Если не мы

Почему они так не любят нас? Разве мы раньше встречались? Тем более, на партсобраниях? Говорят, что это мы все разворовали и распродали. Хорошо, где же тогда доход? Прибыль? Навар? Почему же тогда я донашиваю школьную форму? Этот пиджак с темным пятном на лацкане от комсомольского значка уже несколько десятков лет не застегивается на животе, но и не позволяет сутулиться. Соседи говорят, что этот фасончик молодит. Возможно. Однако моя фигура как-то дискредитирует школьную форму. Боюсь, что, увидев меня, они скажут, что это мы виноваты в провале школьной реформы.  

Говорят, мы все специально развалили. Будто бы нас специально готовили и оттуда сюда на парашютах прислали. Не смешите меня. Да чтобы оттуда - сюда? Да чтобы жить - в школьном костюме? Уж лучше смерть там за отказ жить в этом пиджаке здесь.

   Говорят, мы обрушили экономику и организовали дефолт. Посмотрите на них, говорят нам, они ведь ничего не потеряли? Да, мы ничего не потеряли, но у нас и не было ничего!

Говорят, это мы лупили из танков по парламенту, устанавливая демократический режим. Как это возможно, демократический режим? Возможно. Не цепляйтесь к словам. И собственно, какое из слов вас не устраивает в этом словосочетании? Подумайте, прежде чем ответить.

Говорят, мы спаиваем народ стеклоочистителем. Сами, мол, не пьют, а народ спаивают. Да, не пьем. Ну, не любим мы стеклоочиститель.

Говорят, из-за нас вырождается нация. Не хотим размножаться даже за деньги.  Это не так. Мы хотим. Но не в кредит. Не с отсрочкой платежа через три года. А еще нас смущает сам подход. Понятно, когда мужчина платит за это женщине. Можно понять и когда случается наоборот. А вот когда платят за это всей стране?

Говорят, что мы захватили газеты, телевидение, почту и телеграф. А теперь воздействуем и влияем. С чего это вы решили? Как ты на него повлияешь, если он родной язык только со словарем? А газета - только чтобы подстелить или завернуть. А уж зайти на почту и отправить письмо маме…

Говорят, что у нас теперь золота больше всех в мире. И денег, настоящих, импортных, тоже больше всех. И если раньше все эти миллионы можно было посчитать чемоданами и сундуками, то теперь миллиарды - только сараями.

Говорят, что теперь все вокруг наше. Раньше было народным, а теперь наше. И поля, и леса, и реки, и моря, и нефть, и газ, и золото, и платина, и хлеба, и овсы – ну, все. Все вокруг наше. Наше достояние. И мы можем этим достоянием гордиться. И они тоже.  

Вот так теперь и живем. Народ гордится своим достоянием. А достояние позволяет это народу. И все же, почему они так не любят нас? Разве мы теперь встречаемся? Тем более, на партсобраниях?