История одной недописанной книги.

Категория:
Игровая площадка/Масштаб:

«Когда Сутоке исполнилось двенадцать, и он принял из рук Мастера шапку Ученика, пророк Мафусаил повёл его в торговый центр. Ничего не евши, натощак, они вступили на отполированный слугами пол в роящейся гуще людей. Сутока никогда не видел столько людей. В революционной ячейке при монастыре, где он жил и учился все свои двенадцать лет жизни, многолюдье бывалотолько на Пасху да на 9-ое мая, но не такое бурное. «Видишь то, что не видят другие?» - спросил Мафусаил, глядя ему строго в глаза, будто и не было всех этих людей вокруг. Сутока не видел. Тогда пророк повёл его дальше, по местам скопления масс, то есть по бутикам и кофейным аппаратам. И это зрелище Сутоке было в диковинку. Он двенадцать лет ел в одно и то же время, в одном и том же месте, с одними и теми же людьми. «Еде своё время, стрельбе своё стремя», - любил повторять есаул Панюшкин, он же комиссар запаса. Мафусаил толкнул оцепеневшегоСутоку в бок. «Видишь?». Тот качал головой, и пророк снова вёл его.В главный зал.

В главном зале купцы из Азии разложили ковры и чайники, юбки и благовония, сплетённые узлы дешёвой бижутерии и зеркала в позолоченной оправе. Их смуглые лица перемешивались с дурным кофейным запахом.Из допотопных колонок бренчала музыка, вгоняющая в транс.Сутока немного переживал, что ему начнут мерещиться индийские боги, но пока он видел только алчные глаза. Обыкновенные, ежедневные с тех пор, как Империя развалилась,а из южных феодальных княжеств с каждым летом приезжает всё больше бывших подданных Красной Короны.

- Смотри же, неразумный отрок, смотри! – рявкнул Мафусаил, воздев посох вверх.

Сутокавзлетел вслед за крючком, вперившись взглядом в огромную стену, нависшую над сценой, будто нахмуренная туча. На стенелепниной забытый всем миром автор изобразил, как человек в рабочем комбинезоне мощными руками устанавливает круглую колонну. Лучи восходящего солнца вынимают из тумана начинающееся строительство,музы играют на арфах, а серп и молот, хоть и подтёрты, но ясно висят в небесах.

- Храм! – воскликнул Сутока. – Мастер, здесь раньше был храм!

- А теперь базар, - кивнул Мафусаил, - но не здесь, а по всей великой Империи. Надо только всегда ходить с открытыми глазами, и тогда ты всё увидишь сам.

- Но Мастер… такое место, как храм… оно не должно лежать в руинах!

Сутока впервые говорил с Мафусаилом. Обычно он только слушал или отвечал на вопросы, и теперь дрожал, как небоскрёб при землетрясении.

- Не должно. И не будет. Мы живём, учимся, сражаемся ради того дня, когда, взяв в руки кнут, в храм придёт Революция и выгонит торгашей вон! И эта картина, - Мафусаил схватил ученика за руку и резко притянул к себе, заставив смотреть вверх, - эта картина воплотится в жизнь. Ибо сознание первично».

Диана резким движением отложила текстовик, на который так долго жаловалась, и прыгнула Андрею чуть ли не на грудь:

- Adorablemente[1]! Андреас, это потрясающе!

Андрей никогда ей этого не говорил, но ему нравился её буйный нрав, порывистый ветер настроения, когда Диана могла заливисто смеяться, отплясывая в обнимку с шёлковым платьем, а спустя минуту глядеть в накатывающие волны Атлантического океана глазами, полными слёз. Казалось, всего мгновение назад она сердилась, что советские учёные выдумывают разные непонятные ей штуки вроде текстовика –пластичного листа из фибромассы с технологией виртуальных чернил. А теперь скакала на Андрее, маленькими кулачками стуча в курчавую грудь.

- Не могли, не могли тебя выдворить из твоей страны за такую хорошую книгу! – её тёмные, немножко спутанные волосы ходили вверх-вниз. –Ты обманываешь меня, Андреас, как всегда!

- Mi tesoro[2], ты так хорошо говоришь на русском койне[3], но заставляешь меня повторять одни и те же вещи, - мягко ответил он, потрепав её за упругий сосок груди, - меня не выдворили из СССР, я сам решил сюда уехать.

- Но зачем?

- Затем, чтобы написать хорошую книгу о жизни кубинского народа, угнетённого американской контрреволюцией, об армии Флориды, охраняющей режим Бальтазара Фронде…

- Эта книга лучше всех других! – Диана вскочила с кровати, держа высоко над головой текстовик, будто привычное ей бумажноеиздание. –Я не понимаю, как ты мог написать её в России…

- Я писал её в Лиссабоне.

- Всё равно! – она хищно фыркнула. –Ты писал в Лиссабоне про Кубу. Все эти разрушенные храмы, сгоревшие стройки, всё это про нас. Когда я была маленькая, и был жив мой padre[4], мы больше всего любили гулять по площади Революции. Я смотрела на команданте, на Хосе Марти, на Сьенфуэгоса… Как сейчас смотрю на тебя. Мне больше ничего не надо.

Андрей улыбнулся и потянулся к обнажённой девушке, которая вдруг выставили злосчастный текстовик перед собой, как щит, и заверещала:

- Кроме, кроме… твоей книги, ха-ха! – Андрей успел схватить только воздух. –Пока не дочитаю до конца – ни-ни!

- Но-но! – он вспрыгнул с кровати, словно тигр, выследивший добычу, и свалил хохочущую девушку в постель.

«Монастырь поздней осенью казался не столько зловещим, сколько пустым. Поэтому беглец, замотанный с головой в разноцветные тряпки, решил сюда зайти. Как это ни странно, дверь легко поддалась, хотя и была двухметровой дубовой преградой. Внутри беглеца быстро подхватили под руки и поволокли по длинному коридору двое стражей. Он испугался, но вскрикнул всего один раз.

- Мастер Тан, он пытался проникнуть к нам, - сказал один из стражей в будёновке и с наганом наизготовку, когда пленника притащили в небольшую келью с тускло светящей лампой, - что нам с ним делать?

- Снимите с него тряпки, свяжите руки и приведите Сутоку, - ответил Мастер, не отрываясь от рукописи.

ПрибывшийСутока увидел на полу связанного воина в плохих стёганых доспехах. Он посмотрел ему в лицо и увидел чёрный цвет, много чёрного цвета: густая борода, засаленные всколоченные волосы и глаза, глядящие с неприкрытой злобой.

- Как ты думаешь, Ученик, кто этот связанный муж?

- Я думаю, Мастер Тан, что это боец черкесского войска.

- И что он тогда делает здесь, у нас?

- Я думаю, Мастер Тан, что он бежал с поля боя. Думаю, что это случилось вчера вечером, когда дружина князя Саратовского, в союзе с казаками хопёрскими, разгромилагенерала Бароева под Борисоглебском.

- Ты наблюдателен, Сутока, - довольно кивнул Мастер, - посмотрим, настолько же твоё сердце чутко, каки глаза. Как ты считаешь, Ученик, что нам нужно сделать с этим беглецом и дезертиром, предавшим своего полководца?

Кавказец рьяно посмотрел на Мастера Тана, скрипнув зубами, а потом, сморщив лицо, опустил голову в пол.

- Я думаю, Мастер Тан, что этот человек предал военачальника не потому, что трус, а потому, что не верил ему. Генерал вёл его на смерть, чтобы, в случае удачи, грабить и обворовывать простых крестьян и рабочих. Все мы – дети Империи, все мы наследники Её катастрофы. Ты ведь из скотоводов? – обратился Сутока к пленнику.

Тот встрепенулся, скривил губы и быстро, отрывисто кивнул.

- Этот человек, Мастер Тан, такой же трудяга из народа, как мы. Не думаю, что он пошёл на войну по своей воле. Если бы он воевал не за личность своего генерала, а за светлую коллективную идею, он стоял бы до конца, до самой смерти. Я думаю, Мастер Тан, ему нужно предложить принять веру неокоммунизма и, если он согласится, оставить в наших рядах.

Кавказец, до этого дико озирающийся вокруг, устало вздохнул и покорно ждал своей участи.

- Так знай же, Ученик, - Мастер отложил перо и поднялся со стула, подойдя к Сутоке вплотную, - заповедь такова: «предлагаешь – делай; делаешь – неси ответственность». С этого момента ты полностью отвечаешь за воспитание нового адепта. Справишься – станешь Мастером.

- Благодарю, Мастер Тан, - ответил Сутока и, не дожидаясь подачки с неба, обратился к стражникам: - Отведите его в первое общежитие, разбудите дневального, пусть накормит его и отведёт в баню. Потом будем разговаривать. Как тебя зовут, черкесский воин?

- Я уже не воин, - с сильным акцентом ответил кавказец, - зовут меня Амин».

- Твоя страна мне непонятна, - сказала Диана, отвлёкшись от чтения, - вы делаете невероятные устройства для обучения, но у вас нет понятия моды. Вы обеспечиваете всех своих людей всем, в чём они нуждаются, но заставляете усердно работать, вместо того, чтобы гулять по морскому берегу и наслаждаться закатом. У вас есть театр и балет, но книги, подобные этой, обречены остаться в неизвестности. Но я всё-таки хочу пожить в Советском Союзе.Но что это, miamor, что с твоим лицом?Иногда мне становится страшно, когда у тебя такой взгляд. У моегоpadreбыл такой взгляд, когда площадь Революции переименовали обратно в Гражданскую, а все портреты Че были стёрты в одну ночь. О чём ты думаешь? Скажи мне.

Андрей думал о том, что срок его командировки подходит к концу. Что скоро придёт разнарядка из Центра, а за ней –мини-челнок, где пилот с обрамлённой золотом пятиконечной звездой на шлеме козырнёт, улыбнётся и пригласит на единственное свободное место. Думал о том, как в космопорту возьмёт авиетку вместо чёрт знает как ездящего «шевроле», и не надо будет искать по карманам мятые песо или доллары. Как войдёт в коттеджкоммуны, вдохнёт напитанный ароматом цветов и эвкалипта воздух, сядет за офис из ясеня, со встроенными функциями энергоподпитки и акупунктурного массажа. И начнёт писать новую книгу, взамен той, которой так восторгается это милое создание с ангельским голосом, дивной фигурой и незабываемой грацией.

Диану придётся оставить здесь.

- Пойдём. Поплаваем, - сказал он.

Андрей заплыл далеко и не сразу услышал, что его зовёт Диана. Был сильный ветер, и волны заглушали всякий иной звук. Андрей возвращался осторожно, чтобы не покарябаться об острые рифы – Гавана была окружена ими полностью. Уже вечерело, очертания белого кружевного платья размывались в сумерках.

Когда он почувствовал под ногами Малекун[5] и принялсяотряхивать с груди гроздья солёной воды, Диана спросила:

- Ты далеко уплыл, мне стало за тебя страшно, - сидя на каменном заборе, она погладила его плечо, - что тебе сказали, когда ты принёс книгу в издательство?

В творческое объединение «Новый век», если точнее. Конечно, Андрей всё прекрасно помнил.

«Всё, хватит, это уже слишком! –Василий Семёнович, профессор драматургии и обладатель рубиновой медали «За вклад в советскую культуру», тот самый текстовик попросту отбросил в сторону. – Молодой товарищ Вулканов, я понимаю, вам хочется экзотики и нетривиальности. Слог у вас хорош, признаю. Но! Мы почти вышли из сырьевого коллапса. Советский Союз снова спас человечество, как сто пятьдесят лет назад спас от нацизма. Мы всей Европе помогли выжить, возобновив Гольфстрим. Мы на Юпитере – задумайтесь только – на Юпитере колонию основали! Недалёк тот день, когда совершенно над всем Западным полушарием взвеется красное знамя, и мечта миллионов, миллиардов людей – исполнится. Мы идём в будущее, Вулканов Андрей, в бу-ду-ще-е! А вы, со своими Мафусаилами и монастырским мракобесием, заставляете нас смотреть обратно. Кому сейчас нужно это гнусное капиталистическое… или феодалистическое, какое там оно у вас, общество?Никому».

- Сказали, что им нравитсямой талант, но в другом русле. Советским людям нужны сюжеты, фильмы, виртуальные постановки, но правдивые. В жанре неореализма. Знаешь, что такое неореализм?

Диана, улыбнувшись изящной фигуркой губ, замотала головой.

- Это когда каждый раз ощущаешь реальные прикосновения по-новому, - и Андрей поцеловал девушку, а по Малекуну плыли неспешные тени прохожих.

Так же неспешно подошли они. Человек восемь, сразу и не посчитаешь, оборванные, грязь и вонь, зияют дырами в зубных рядах и манкируют нахальством. Бандиты, не иначе. Такие промышляют палёным ромом и сигарами, воруют крохи, у кого они ещё остаются, а в ночное время грабят. Они не собирались разговаривать. Двое схватили Диану и сразу поволокли куда-то в переулок. Остальные набросились на Андрея, окружив со всех сторон.

Вулканов, как и любой советский мужчина, умел драться, а перед командировкой прошёл спецкурс рукопашного боя. Если бы не внезапность и предательская расслабленность, он мигомрасправился бы с подлецами. Но всё случилось так, как случилось, и когда Андрей догнал бандитов, тащащих Диану и испускавших слюни в предвкушении сочного тела, его белоснежную рубашку испортили три кровавых пятна. Он одолел их на раз-два: одного правым сбоку точно в челюсть, другого мощным пинком между ног.

- Андреас, mi Dios, SantísimaMaría[6], ты ранен, Андреас! – Диана в одно мгновение превратилась в растрёпанную истерику с трясущимися руками.

- Бежим, скорее! – он взял её за руку и юркнул в ночную Гавану.

Остановиться им пришлось уже через пять минут, хотя они бежали так быстро, что оказались за несколько кварталов от происшествия. Андрей умирал. Он свалился на пыльную дорогу, жутко побледневший. Диана упала рядом, рыдая на его груди, насквозь пропитанной кровью.

- Miamor, ты должна знать, - кашляя, сказал он, - я не сам решил приехать на Кубу. Меня послали как агента влияния. Всё то время… когда… ты меня не видела… я помогал готовить вашим революцию. Хосе Рауля я узнал не в кабаре, где ты пела… он один из предводителей партизан. Но я влюбился в тебя с первого взгляда, я люблю тебя… это правда.

- Андреас, дорогой мой, пожалуйста, не оставляй меня здесь одну… - она лила горькую жидкость на окровавленную грудь, сотрясаясь всем телом.

- Ты не останешься здесь, - он достал из кармана маленькую металлическую капсулу, открыл крышечку и нажал кнопку, - ты часто говорила мне, что хочешь увидеть мою страну. Ты сможешь… иди сейчас домой, не оставайся здесь. Меня заберут… потом… я… люблю… тебя…

Голос превратился в бульканье, бульканье в хрип, хрип в мёртвое молчание, молчание в опустошение, опустошение – в бессмысленную дорогу, которая привела Диану в её дом. Дверь, кровать, спёртый воздух и долгие, долгие рыдания.

Потом, сквозь душившие слёзы Диана прикоснулась к единственному, что подогревало её потухшее сердце – текстовику с недочитанной книгой. Случилось то, что иногда случается с людьми во время шока: разум отказался воспринимать мир внешний и целиком погрузился в мир внутренний, где Сутока должен был стать Мастером и восстановить Империю. Но и здесь Диану ждало разочарование: книга не была дописана. Андрей никогда не говорил ей этого. Сначала она хотела было разрыдаться, но потом вскочила с кровати, нашла в покосившемся шкафу пачку старой жёлтой бумаги и обгрызенный карандаш, легла прямо на пол (стола в её конуре не было) и принялась писать.

«Амин не стал хоронить Сутоку, а собрал пепел после кремации в железную чашу и тщательно закрепил крышку. Мастер Сутока успел сказать ему перед смертью, что хочет быть развеян над Атлантическим океаном. Там, где он писал своё учение, и где много лет тому назад был развеян прах древнего мудреца, положившего начало их вере. Амину не пришлось собираться долго, адепты неокоммунизма никогда не имели много вещей. Всё самое ценное они хранили внутри себя».

Диана услышала, как охнула её дверь, надсаженная с другой стороны. Успеть спрятать листы и текстовик не было никакой возможности, но человек в тёмном, как ночь, комбинезоне, подчёркивающем атлетическую фигуру, явился не за этим.

- Where’she? – спросил он, не ожидая услышать ответа на русском койне.

- Он мёртв. Его убили! – Диана уже стояла во весь рост, но глядела на солдата снизу вверх.

Так они изучали друг друга с минуту, а потом девушка почуяла новый приступ рыданий, и на этот раз не сдержалась. Ночной гость аккуратно взял её за плечи, не притягивая ближе, и вдруг Диана ощутила облегчение. Словно комокболи вдруг вынули из груди и обрезали верёвочку, которой он упрямо цеплялся за нутро. Правда ли, что этот человек владел способностью избавлять от душевной боли?

- Мне нужно найти его тело, а потом полетим назад. Ты полетишь?

- В СССР? – хлюпая, спросила она. – Да, полечу.

- Тогда собери всё нужное тебе прямо сейчас.

Диана окинула взглядом комнату. Двухместная кровать, шкаф, окно. Всё самое нужное она уже держала в руках: непонятное ей устройство под названием «текстовик» и одну недописанную книгу.

 

[1] Великолепно, потрясающе (испан.)

[2] Моё сокровище (испан.)

[3] Койне – упрощённая версия языка для международного общения.

[4] Отец (испан.)

[5] Набережная, одна из главных улиц Гаваны и историческая достопримечательность.

[6] Господи, пресвятая дева Мария! (испан.)

 

Оценка участников конкурса и жюри: 
0
Голосов пока нет
+1
0
-1