Не покидай меня надежда…

(Великой Победе 1941-1945 годов посвящается.)

Эту историю рассказал мне мой попутчик в автобусе - старик-азербайджанец, во время моей  поездки в Турцию, как раз накануне майских праздников Победы – праздника для старшего поколения советских людей святого. Конец 1990-х годов -  пост-советское ностальгическое время.  Старик когда-то в советских газетах читал эту историю и очень просил написать рассказ, чтоб простые люди знали, что войны затеваются властьимущими. Простым людям, имея работу, дом, собственно, делить-то  меж собой нечего! Только бы жизнь была спокойная, мирная.

Услышанное  долго не давало мне покоя. Слёзы умиления, pазмышления о том, что в любых жизненных условиях мы были и будем дети нашей общей планеты Земля, нашего общего неба, воздуха, дождя, солнца… Много у нас общего! Одно на всех. Эти размышления требовали своего выхода и просились на бумагу. Особенно данное состояние души усилилось, когда я много позже приехала впервые в гости к своим друзьям в Германию. Так из черновых заметок появился мой рассказ. Я не претендую на достоверность изложения. Это не документальный материал. Это – детище художественной мысли автора. Мне единственное, о чём хотелось бы просить читателя, задуматься, как много значат в нашей жизни человечность, мудрость в мыслях и поступках!

Он стоял на краю могилы, которую только что вырыл. Фашист отошёл от него на несколько шагов, держа наготове автомат. Сгущались сумерки, и обречённый думал только лишь об одном – скорей бы уже, ведь он страшно устал: плен, полуголодное существование, работа до изнурения, истощение. А теперь уже последнее, что остаётся для смертника – два кубометра собственной могилы. Сам себе вырыл, сам и ложись. Тот, кто пристрелит, он и засыплет землёй… «За упокой души врага эти душегубы молитвы не читают», – так думал про себя обречённый, пока фашист отходил и целился. Смотреть вперёд было тяжело, обречённый смотрел в землю. Ноги подкашивались, и потому, в ожидании, он снял свою арестантскую шапочку и рукой поправил лохматые, нечёсаные волосы.

Вдруг фашист остановил свой взгляд на его жесте и стал что-то выкрикивать. Затем он подошёл и показал на кольцо, которое обречённый берёг пуще глаза своего. Это было обыкновенное медное, хотя нет, не простое, обручальное кольцо. Оно напоминало ему о мирном времени, о жене и детях, оставшихся дома и неизвестно где находящихся сейчас. Вроде талисмана. Обречённому иногда на фронте, а потом и в плену казалось, что кольцо его оберегает, хранит. Ведь даже ранен не был. Вот в плен попал – это плохо. Всех захватили. Приказали побросать оружие, а потом в колонну и в путь прямого назначения…

Да и тут вроде спасение – выжил же, хотя могли всех пристрелить. Бывало, глянет в минуты отчаяния на гравировку на кольце М + П =Л, да и откуда силы брались терпеть дальше эту невыносимость каторги и плена! «М» – это его жена Мария, «П» – это он сам, Пётр. Смешно! Сразу как поженились, Марья настояла выцарапать, чтоб все знали, с кем он обручён. Чтоб отстала – сделал. Вот уж смеялись оба, как коряво это получилось! «Зато глазеть на тебя девки меньше будут!» – сказала Марья сквозь смех. А своё кольцо она долго не носила, припрятала в сундучок. И от гравировки отказалась: «Уж больно у тебя коряво получается. Да и за меня нечего беспокоиться. Я не больно-то на парней спорая. Это вас, мужиков, учить верности надо!» А Пётр всё себе места не находил: «Вот ведь хитрая баба! Меня выставила напоказ, а сама и тут смекнула свою выгоду». А потом и дети пошли, не до этих игр-забав было. Так и лежали в сундучке у Марии оба кольца. Только перед уходом Петру на фронт достала Марьюшка и одела ему кольцо на память: помни меня, воротись живой…

Немец заставил снять кольцо с пальца, померял. У него пальцы толще оказались, но на мизинец свой натянул. Хотел было Пётр отобрать своё сокровище, да подумал, что теперь это уже не имеет никакого значения. Возможно, так оно и лучше… Не всё же человек с собой в могилу уносит, что-то же должно и на земле оставаться, чтоб о нём напоминать…Злобы, ненависти уже не было никакой. Безысходность, полусонное состояние, усталость, голод давно уже командовали телом этого измождённого работой, худого, несчастного человека. Единственное, о чём думал: «Скорей бы всё это прошло. Смерть, так смерть!»

Фашист покрутил палец, разглядывая гравировку, заулыбался. О чём-то спросил Петра, качая головой. Обречённый утвердительно кивнул. Тот отступил от него и выстрелил в воздух несколько раз. Заулыбался и показал, дескать, беги. Пётр, ничего не понимая, всё ещё ждал последнего выстрела. «Никуда я не побегу. В могилу упаду. Не воронам и собакам на съеденье! Да и ноги не держат…» – зло подумал Пётр и скривил рот в ухмылке.

Фашист подошёл, показал обречённому вперёд, толкнул в спину. Пётр пошёл, оглядываясь и едва перебирая ногами. Фашист стоял. Выстрела не делал. Пётр всё шёл и оглядывался то через правое, то через левое плечо. Его страшно качало. Но он по приказанию старался идти. Когда в очередной раз обречённый оглянулся, то увидел, что немец закапывает его могилу. Пётр остановился, повернулся всем телом…Да, это не видение. Фашист, действительно, был занят своим делом, и ему до заключённого не было никакого дела.

Пётр почувствовал головокружение и потерял сознание. Очнулся он на земле. Было уже совсем темно. Впереди мелькала какая-то чёрная тень. Пётр понял, что это немец всё ещё закапывает его могилу. Затем тот поднял с земли свой автомат, взял лопату и пошёл в сторону лагеря. Пётр остался в поле. Сил подняться не было. Но он главное понял. Его палач на этот раз оказался его спасителем. Отпустил…

В аэропорту было многолюдно. Пётр Евдокимович впервые за мирной границей. Вся эта пестрота, суета, монументальность зданий удивляли его, радовали. То, что это не Россия – ясно сразу. «Ну здравствуй, Германия!» – сокрушённо подумал ветеран. Когда-то здесь были полуразрушенные здания, разбитые дороги, воронки, грязь, пыль, мусор на улицах и вымотанные, измученные войной наши, советские солдаты. А ещё перепуганные бомбёжками, артобстрелами старики, женщины, дети этого народа. Всё опять всплыло в памяти Петра Евдокимовича, поскольку тогда, когда его фашист отпустил живым… Заключённый, он добрёл тогда до сельских жителей. Старики-немцы приютили Петра, одели в простую одежду, а робу заключённого сняли и сожгли. Старики боялись, что его, беглого, будут искать немецкие солдаты с собаками. Спрятали несчастного в погреб. Всё это смутно помнил Пётр, поскольку был в состоянии забытьи. События, лица смутно оставляли свой след в его памяти. Будто кто-то сверху за руку вёл тогда этого человека, требуя одного – безукоризненного подчинения.

Когда залпы орудий стали греметь уже совсем недалеко, он понял, что линия фронта приближалась. Пётр ушёл от своих хозяев-стариков, поблагодарив за хлеб-соль. Встрече со своими был несказанно рад. Но ему не поверили. Снова арест. Восемь лет каторжных работ на лесоповале и опять жизнь впроголодь. Единственное, что грело здесь душу – это не Европа, Родина, здесь все свои. Казалось, ещё немного потерпеть, а там и до родной деревни рукой подать. Писать, искать своих не было смысла. Как объяснить матери, жене, что не по своей воле в немецком плену был и чудом остался жив? Не поверят. Такого не бывает. Единственное, что знал твёрдо – надо себя поберечь, чтоб мирной жизнью хоть немного пожить, свободой насладиться.

Так, после десяти лет общего заключения, Пётр Евдокимович в тридцать своих лет вернулся домой, в родную деревню. Сельчане в этом худом, седом человеке Петра поначалу не признали. Мать к тому времени скончалась, не дождалась сына. Сестра плакала от радости. Она также на фронте своего мужа потеряла. Одна с мальчонком осталась и детей его, Петра, Алексея и Надюшку, к себе забрала, у себя приютила. А Марья…Марья погибла на лесозаготовках. Бревном придавило. Насмерть.

Пётр первое время не знал, что и делать? Так на всё больно было смотреть. Но дети к нему потянулись. Забрал он их от сестры в материну избу. Сын Алексей уже подрастал, в армию должны были скоро забрать. Значит, у парня свой угол должен быть, чтоб было куда возвращаться. Надюшка – хозяйкой оказалась хорошей. В свои тринадцать лет управлялась с домом и хозяйством. Да его, отца родного, очень жалела. В общем, время лечило, затягивало душевные раны.

И опять какая-то судьба вела делами и помыслами Петра. Подрастали свои дети, подрос племянник, Натальин сын – Евдоким. Забрали его в армию. Попал на службу в мирные войска в Германию. Как получила Наталья письмо от сына, ну да и в слёзы! Хоть мирное время, а кто его знает, как оно там, в Германии? Каждый день прибегала плакаться: похлопочи, мол, как ветеран, чтоб съездить да попроведать. Посмотреть, дескать, хочу, как там, солдатикам нашим, на немецкой земле служится?

Парнишка письма писал домой хорошие. Но Наталья им не верила и Петру проходу не давала. Так прошёл год.

Приехал как-то Пётр Евдокимович в район и зашёл в военкомат. Рассказал военкому, как в плену на неметчине был и что там сейчас племянник в армии службу несёт. Объяснил, что попроведовать хочет, да и места, где горе маял, увидеть на старости лет захотелось…

Вот и приехал. Встретили чин-по-чину! И ничего Натальину парню не сделалось. Здоровый, крепкий, дисциплинированный, в технике разбирается, товарищи уважают. Личный водитель командира. Что ещё надо? «Приеду, – думал про себя Пётр – Наталье расскажу, фотографии покажу. Обрадуется!» Но была ещё одна мечта у ветерана: посетить те места в Германии, где когда-то чудом остался жив. Об этом рассказал командиру гарнизона, где служил племянник. Да вот беда, не помнит названия местечка, где всё происходило. Помнит только название лагеря. Общими усилиями обратились за помощью в исторический музей в Берлине. Последовал звонок. Пригласили ветерана в гости. Поехал Пётр. Встретили, разместили в гостинице. Через переводчика расспрашивали, когда и что с ним произошло. Пётр рассказал про кольцо. Один из сотрудников музея повёл его по залам. Через переводчика экскурсовод комментировал, подводя к витражам и показывая на экспонаты. Вдруг…взгляд ветерана упал на на кольцо. Петру Евдокимовичу стало плохо. Закружилась голова. Падая и теряя сознание, он почувствовал, как чьи-то сильные руки успели его подхватить.

Очнулся он на диванчике. Вокруг хлопотали незнакомые люди. Доктор измерял пульс, давал нюхать вату, смоченную эфиром. Знакомый парень-экскурсовод, улыбаясь, протянул ему кольцо. Да, это было его, Петра кольцо. Гравировка та же, разве что немного стёрлась. Но как оно попало сюда? Где тот человек, который когда-то ему второй раз подарил жизнь?

Петру Евдокимовичу помогли разыскать этого человека, договорились о встрече. И вот ветеран едет в автомобиле, в котором также сидят операторы, журналист, переводчик, сотрудники музея. Эта история заинтересовала прессу и телевидение. Вокруг Петра Евдокимовича находились доброжелательно расположенные к нему люди. Но сам Пётр был в подавленном состоянии. Слёзы наворачивались сами по себе. Вот автомобиль остановился у аккуратно прибранного домика. Навстречу вышли люди. Пётр Евдокимович понял, что он сам пойти не сможет. Ноги подкашивались. В человеке, который также как и он волновался и едва стоял на ногах, он узнал того молодого парня-немца, который в сумерках когда-то закапывал его могилу…

Люди улыбались, шутили по-немецки. Фронтовики же оба – плакали. Это были слёзы радости от встречи, и от великой мудрости человеческой, что все мы – дети одной матери-планеты Земля. Щёлкали фотоаппараты, крутились вокруг кинокамеры. Только старики этого не замечали. Они сейчас были так далеки от всего этого. Они были в своей молодости. «Бойцы вспоминали минувшие дни и битвы…»

Эпилог.

Пётр Евдокимович ехал обратно домой. Ехал с подарками, сувенирами, фотографиями от своего друга и его семьи, от работников музея, от командира и солдат военного гарнизона. Но главный подарок, который он вёз с собой в Россию – это медное кольцо на безымянном пальце с гравировкой «М + П = Л» – память о Марии.

                   Чолакова С.С.