ОБЛО, СТОЗЕВНО-СТОГЛАВНО, И ЛАЙЯЙ

Обло придет к полуночи и будет тереться шершавым боком о скалу, оглашая долину влажным и туманным сопением. Оно вовсе не опасное и не вредное. Разве что растопчет иногда какого-нито злосчастного зеваку во мраке ночи, но это не со зла, а от простой невежести к природе и породе невем, от равнодушия к их судьбе.

А ты под ногами не путайся! Вот и выживешь!

Говорят, если обло поймать за вымя и подергать за соски, можно получить целую цистерну лилового молока, которого хватит всему родплемени на многие-многие дни. Но все боятся, говорить-то говорят, а как оно там на самом-то деле!? Ты его за всякие нежные места дергать, а обло терпеть будет? Мало ли что болтают о его особой любви к дерганью за соски и о счастье, которое обло от такого обращения испытывает. Быдто бы? Ты себя прежде подергай, чтобы обло понять! Понравилось? Тогда смело ступай из пещеры, дергай и подставляй цистерну!

Говорят, что те счастливцы и храбрецы, что исхитрились так сделать, у кого хватило духу рискнуть свои хитином, осчастливили свой родплемя, весь свой человейник, стали признанными героями и царями, восседали рядом с королевой и основали многие новые человейники, населив их своим потомством.

Царем стать, конечно, каждый рад! Только где они, эти человейники, царями теми основанные? А вдруг все это сказки, проверке не подлежащие и принципу неведения не соответствующие.

Неведение – основа всей жизни сообщества. Мудрые основатели не зря его придумали и заповедовали всем поколениям жить в неведении, спокойно и счастливо, потому что лишнее ведение приводит к большому «Не счастью». А оно однажды уже случилось. И больше Земля такого не перенесет, в прах рассыплется.

Когда тьма сгустится придет стозевно-стоглавно. Его никто никогда не видел, но всякий о нем знает и всякий его боится. Это, конечно, от неведения, потому что же знать о нем возможно, если оно приходит в тот момент, когда в пещере сгущается от холода мрак и наступает пора невидения, так как мутнеют от низкой температуры хрусталики глаз, сгущается смазка суставов и делаешься слеп, глух, и недвижим, только сознание еще медленно угасает и им, замерзающим, ощущаешь весь ужас холодной ежедневной смерти.

Вот когда могло бы помочь молоко обло, которое, как сказывают, имеет огромную энергию, способную спасти от замерзания. Да где же его возьмешь, это самое молоко, да кто же подскажет, что с ним делать: внутрь принимать для смазки или купаться в нем? Ничего-то мы не знаем, так как живем в праВЕДном неВЕДении и зовем друг друга «невемами».

А в самый лютый и жгучий холод приходят лайяй и начинают разбирать завал на входе, который мы готовим половину светлого дня, специально, чтобы от них защититься. Лайяй в светлое время совсем не опасны. Даже забавно бывает понаблюдать вблизи, как охотятся они в траве или в кустарниках на мелких насекомых, как гоняются за кузнечиками или саранчой. Такие прыжки совершают, в такие позы становятся на своих длинных лапках, что даже среди невемов танец был когда-то в моде, так и назывался «лаяйяйя». К самым увлеченным ожиданием в засаде на какого-нибудь паучка лайяйям можно даже подойти и погладить по шкуре, покрытой рыжими или блекло-желтыми волосьями. Лайяй, единственные из все земной живности, не обзавелись панцирем из хитина. Как-то смогли они приспособиться к жесткому излучению. И дневной добычи им хватает, чтобы пережить светлое время суток, отдать часть его на свои игры, на ухаживания и продолжение рода.

Но ночью лайяй становятся страшно опасными. Холод гонит их в пещеры, чтобы спастись от смерти неминуемой. Однажды остынув, лайяй уже не оттает никогда, так и останется холодным, потому что нет в его крови чего-то такого, что позволяет нам, невемам, обло, насекомым всевозможным, умереть среди мрака и холода ночи, а потом, отогревшись теплым днем, воскреснуть и продолжить жизнь свою.

Потому и ломятся стаи лайяй в пещеры, обдирая лапы, рвут из завалов валуны, что гибель их неминуема, а в жилище невемов, как им инстинкт подсказывает, можно отыскать нечто такое, что поможет пережить холодную ночь так же, как и с молоком обло. Но что ищут лайяй ночью в жилищах невемов – неведомо. Те невемы, чьи жилища не выдержали напора их стай, уже никогда ничего не расскажут.

Когда восстанет вновь солнце, когда прогреется воздух в пещерах, мы выйдем наружу и увидим, что у входа громоздятся горами трупы замерзнувших лайяй. Их придется убрать, удалить от пещеры настолько далеко, чтобы вони разложения не чувствовать в течение всего дня. Только к вечеру позднему справятся с трупами лайяй специальные насекомые, кормящиеся именно этой падалью и даже построившие на этом свою насекомью цивилизацию.

А день, почти равный одной тридцатой оборота Земли вокруг солнца, благодатный с раннего утра, во второй половине станет жгучим.

Просыпаюсь мучительно долго… Сначала включается сознание…

Вемик говорит, что лучше было бы, если бы просыпание начиналось с конечностей, с желудка, с органов дыхания. Не было бы так мучительно, все тело прогрелось, заработало, а потом, как вспышка, - включение сознания и ты готов к дневной деятельности, к работе или к бою, бодрый и свежий после сна. А так получается долгое страдание, когда приходит медленно сознание, когда неспешно рассевается мрак в оттаивающих глазах, когда ждешь, чтобы включились органы дыхания и дали первые глотки воздуха, потому что сознание, сначала от тепла прояснившееся, начинает вновь угасать из-за отсутствия каких-то важных элементов, содержащихся в воздухе.

Наконец я встаю, стряхиваю с хитина накопившуюся за ночь пыль, помогаю подняться Вемику, всегда занимающему место рядом со мной….

Мы осматриваем друг друга, потому что перед сном, или до пробуждения, к хитину может присосаться ползучка… А я, пока Вемик осматривает мою спину, ищу глазами Фемин, и гадаю: куда сегодня отрядит нас Родин и удастся ли мне, где-нибудь в укромном месте «наведаться к Фемин под хитин».

Вчера мы вместе с нею удаляли от входа в пещеру трупы лайяй, оттаскивали от входа в пещеру к дальнему оврагу и сбрасывали на дно. Рутинная работа! Но полезная всему родплемени.